Донбасс для «чайников». Не Украина и не Русь, боюсь, Донбасс, тебя, боюсь! - Олег Измайлов

Но вот и проехали мы пахучее место, мелькает за окном село Верхнеторецкое, прежде именовавшееся грубее – Скотоватая. Станция здешняя такое название носит и по сей день. Село известно в истории своим старинным большим православным храмом, эпидемией сифилиса начала века, с которой не могли, справится много лет, и быками местного моста. Их пытались взорвать сначала наши при отходе, а потом при таких же обстоятельствах немцы. Только зря тол потратили. Это одно из аутентичных, с юзовских времен инженерное сооружение.

А вот и Ясиноватая, столица железнодорожников Донбасса, как некогда выспрено именовали свой город и станцию местные жители. Станция, действительно, преогромнейшая. Наряду с Красным Лиманом, Никитовкой, Дебальцево и Иловайском входила в число ста решающих станций железных дорог СССР.

Станционные парки Ясиноватского узла – огромны, http://www.rupoezd.ru

Огромность ее я лично прочувствовал в далеком 1986 году, когда в декабре неожиданно замело так, что поезда стали становится массово. Меня с коллегами послали чистить стрелочные переводы от снега. До сих пор не забыть объема этой работы. На память в домашнем архиве осталась фотография, на которой мы с товарищем стоим возле паровоза серии Со., поставленного на постамент. Паровоз и есть главный памятник Ясиноватой, другие ей не нужны.

Еще в Ясиноватой есть машиностроительный завод. Сейчас, он, переживает второе рождение, делает проходческие комплексы для всех угольных бассейнов большой страны.

Долгие годы директорствовал на заводе Виктор Трубчанин. Не будем о нем, как о директоре, наверное, он был неплохим руководителем. Но была у него такая фишка – он верил что собаки производят любовь, такое уж существо для человека. И начали на заводе строить вольеры и собирать бездомных животных со всего города. К кончине Трубчанина их скопилось несколько тысяч, на их прокорм завод выделял нешуточные средства. Несчастные псины погибли во время обстрелов завода украинскими войсками 2014 году. Говорят, ужасное зрелище было – прямыми попаданиями умерщвлены были тысячи животных.

Прямо на юг и железная, и автомобильная дороги уводят из Ясиноватой на Донецк, до него осталось 19 километров. А влево путь ведет в Макеевку – большущий город-спутник Донецка, город шахтеров и металлургов, верней, теперь только шахтеров, потому что некогда знаменитый металлургический комбинат им. Кирова украинские олигархи Ахметов и Новинский срезали под корень.

маршрут: Македония – судьба спутника

Давно, совсем давно, еще с тех времен, когда 13 миль разделяли молоденькую Юзовку и юный Дмитриевск, шла речь о том, что эти два города и в силу близости территориальной, и в силу экономического единообразия просто обречены со временем слиться в один город. Слухи о близости объединения Донецка и Макеевки в единый огромный мегаполис упорно ходили и в советское время. Самое смелое воображение не поможет нам представить последствия такого шага в те далекие времена, будь он реализован, особенно при застройке вдоль пр. Ильича и Макшоссе. Слухи о грандиозном замысле просочились в народ, и народ по обыкновению облек все в ерническую форму анекдота: «Слыхали, Макеевку с Донецком решили в один город объединить и назвать МакеДония?»

Надо заметить, что у оба города (как и ряд других в Донбассе) выросли из поселков, радиально расходящихся от завода. В итоге центром города практически становилась чадящая, гремящая, лязгающая громадина. Конечно, у поселкового рисунка Макеевки и Донецка есть определенное своеобразие, которое и поныне, так или иначе, сказывается на характере городской жизни. И если, по выражению Ле Корбюзье, улицы средневековых городов Европы прочерчены хвостом осла, на котором ввозили из внешнего мира товары, то с поправкой на юзовско-дмитриевскую действительность былых времен можно утверждать, что многие улицы Макеевки и Донецка прочерчены телегами и тележками с сырьем для домен и углем из шахт. Ну, и ногами крепко загулявших шахтеров, конечно. Не без того.

Макеевка, советская открытка времен юности моего отца

И все-таки, и все-таки. Еще генпланом застройки Донецка и Макеевки от 1972 года предусматривалась «полная перестройка города, четкое разделение „жилых“, „рабочих“ и „общественных“ зон, создание единого донецко-макеевского 2,5-миллионного конгломерата путем объединения этих двух городов с центром на проспекте Мира на территории нынешнего „цыганского поселка“. Генплан 72-го года предполагал вынос порядка 80-ти промышленных предприятий в индустриальную зону, создание и укрепление мощных промышленных узлов. Город должен был быть застроен как по учебнику градостроительства. В этом генеральном плане большое место было отведено транспорту, связывающему Донецк и Макеевку с внешним миром, а также создание единой транспортной системы Донецка и Макеевки».

Объединения не вышло. Не хватило сил, финансов, желания элит двух городов, каждая из которых тянула одеяло доходов на себя, а бремя расходов гребла – от себя.

У меня к этому городу очень личное отношение. Здесь вырос мой отец, здесь умер в шахте один из моих дедов, здесь похоронены бабки, тетушки и дядюшки, да и нынче живут двоюродные, троюродные братья и сестры.

Хотя, конечно, в целом, для семьи это был тяжелый город.

Мой дед, будучи отпрыском раскулаченного орловского мельника, всю свою недолгую жизнь (он прожил всего 43 года, столько же и мне сейчас) метался по стране в поисках заработка. Бабушка, вспоминая его через тридцать пять лет после его кончины, с неодобрением замечала: «все за длинным рублем гонялся…» Она не смогла простить ему разбросанной по Руси семьи, бесконечных переездов с Орловщины на Брянщину, оттуда в Калугу, из Калуги в Донбасс, из Донбасса в Казахстан и обратно в Донбасс, где в конце-концов 11 июля 1941 года его настиг инсульт, убивший его. Был он десятником на одной из макеевских шахт. Удар случился с Виталием Ивановичем прямо на рабочем месте, прожил он еще два дня, находясь в коме…

А уже вовсю шла Великая Отечественная, немцы громили Красную Армию по всему фронту, была потеряна Белоруссия, огромная часть Украины, Прибалтики и сколько еще крови, страданий и мучений ждали народ моего деда впереди… Горе, немереная беда накрыли русскую землю, убитые исчислялись уже сотнями тысяч. Жара плыла над Донбассом, посреди которого крохотная ячейка общества – моя бабушка, тетка (ей тогда было пятнадцать) и мой четырехлетний отец – хоронила своего покойника, кормильца… Будущность их была ужасна. В оккупированной Макеевке моему отцу в младенческом возрасте довелось пережить голод (собирал объедки на немецкой кухне), издевательства (однажды пьяный германский солдат вылил на него котелок кипятку), скитания по селам Христа ради…

И над всем этим итог жизни моего деда, родившегося в 1898 году. Жизнь оборвалась в самый неподходящий момент, но разве мог он рассчитывать на иное? Нет, естественно. Так уж повезло ему родится. Бывает и хуже, но и такой судьбы, как у него не пожелаешь никому. Я не знаю, задумывался ли он над смыслом жизни или был настолько «девствен» по части философствования, что принимал житуху свою как данность. Но вряд ли. Совсем недавно со слов тетушки я узнал, что семью деда Виталия (отца, мать, семнадцатилетнего брата) раскулачили и сослали в Сибирь в 1930-м. Вряд ли это не задело его, вряд ли не заставило пофилософствовать хотя бы на бытовом уровне о бренности бытия и несправедливости происходящего. Ведь, если своя рубашка ближе к телу, то, что говорить о своей семье, о родной крови? Мучился ли он безысходностью, бессилием, бесправием? Наверняка. Совсем молодым парнем он попал на фронты Первой Мировой, слава Богу, уцелел, но, наверняка, успел познать горечь потерь, цену жизни и смерти. А раз так, то, верно, был он в некоторой степени и фаталистом. Мир праху его… Жизнь его мне хоть и в общих чертах известна, но я не могу понять, какой урок из нее можно извлечь, кроме все того же, всепоглощающего русскую душу фатализма…

После войны отец жил немного в детском доме (бабка не могла его прокормить), потом в общежитии под самым Кировским заводом. Поселок Совколония. Смешное такое название – Советская колония, мне в детстве нравилось. Отец вспоминал, как строились эти знаменитые желтые домики. Немецкие военнопленные работали споро. Время от времени кто-нибудь из них кричал в толпу крутящихся неподалеку сирот войны: «Эй, киндерен, папиросен битте». И бросал трешку, завернутую в камешек. Конвой не препятствовал. Пацаны всегда приносили сдачу с папиросами, знали – немец отдаст за услугу. Такой вот круговорот побежденных и детей победителей был в Макеевке…